Артём, 17 лет
Артем до сих пор не знает, зачем он занимается самоповреждающем поведением,
но понимает, почему — сложная первая любовь, сложные отношения с родителями, сложное обучение в кадетском корпусе. Ниже Артем рассказывает, как он переживает эти трудности.
но понимает, почему — сложная первая любовь, сложные отношения с родителями, сложное обучение в кадетском корпусе. Ниже Артем рассказывает, как он переживает эти трудности.
Первые попытки селфхарма связаны больше с интересом. Это звучит странно, согласен. Какой тут может быть интерес? Но есть некие личностные особенности мои. Это не из той серии, что я вундеркинд, а из той, что у меня особая психология, которую я сам понять не могу. Со мной работают много специалистов, и они не могут понять, что со мной: одни говорят одно, другие – второе. Чувствовал, что есть какая-то проблема. Мне было больно, но я не знал, что с этим делать. И это оказался один из примеров, как я могу с этим справляться.
Есть предположительный камень преткновения. Когда мне было 14, одна девушка просто мне запала в душу — влюбленность с первого взгляда, которая долго мне не давала покоя.
Сейчас я понимаю, что страдать было не о чем.
Но мне было 14 лет. Я тогда понял, что любить можно не только папу, маму. Но это была абсолютно не разделенная симпатия.
Отказ – достаточно крупная часть нашей жизни, она повсеместна, но тогда я его не мог воспринять.
Сейчас я понимаю, что страдать было не о чем.
Но мне было 14 лет. Я тогда понял, что любить можно не только папу, маму. Но это была абсолютно не разделенная симпатия.
Отказ – достаточно крупная часть нашей жизни, она повсеместна, но тогда я его не мог воспринять.
Еще большую часть моих проблем принесло мне обучение в сибирском кадетском корпусе с первого класса. Меня туда родители запихнули. В целом, я могу им сказать «спасибо». Кадетский корпус дал какие-то хорошие навыки, но вместе с ними – много плохих эмоций, плохое детство. Там к мальчикам отношение как к пацанам, у которых проблем не может быть. А если и есть, то это все решаемо. И даже решаемо не с той точки зрения, что их решать кто-то будет, а это просто «решаемо» – все нормально. Когда я пришел к офицеру, чтобы узнать про академический отпуск, я ему сказал, что мне хотят назначить препараты. Он спрашивал, почему, но я не стал ему отвечать, потому что я боялся с его стороны какого-то [осуждения]. Я вообще почти никому об этом не рассказывал, потому что боялся услышать от людей насмешки, недопонимание и принизиться в их глазах.
Ушел в начале 10 класса, когда у меня начался лютый депрессняк. Я не мог учиться, у меня были нарушены когнитивные функции.
Я не понимал вообще ничего, что мне говорили. Когда я уходил из кадетского корпуса, отец поддержал меня, но все равно есть что-то не то. Я не могу сказать, что именно это «что-то не то», но это делает мне больно.
С родителями разговариваешь – они вроде понимают, а вроде
и нет. Я не могу их винить в этом, я стараюсь верить, что это просто не в их компетентности. Хотя мама у меня много по психологии читает, но про психологию своего сына она ничего не знает. Опять же, я это не в плохом ключе говорю, я просто
с ней об этом не разговариваю. Пытался, но как-то не очень выходит. Например, у меня недавно была попытка родителям про свою проблему рассказать. У меня подруга была – они ее знали, видели, общались. И мы с ней поссорились и перестали общаться. И я им это рассказываю и начинается из той серии – «вот, никому ничего не надо, ты для них никто, они для тебя никто, вообще нельзя ни с кем общаться, нельзя никому открываться». И я сделал вывод, что им я тоже не хочу открываться.
Мне было одиноко, потому что я тогда чувствовал, что мне хотелось отношений. Мне было, соответственно, грустно. Плакал тогда много. Плакать приходилось в черновую, в подушечку ночью, чтобы отец не увидел. Я в целом понимаю, что отец ничего бы и не сделал, но все равно стыдно. И я как-то просто сделал пять царапин. Там болью и не пахло. Кожный покров немного поврежден был и все, как будто тебя какой-то неумелый кот, которому недавно подстригли когти, поцарапал.
Нельзя сказать, что я себе тогда помогал непосредственно болью переживать эмоции – ну какая там боль. Просто в глубине души хотелось получить помощь какую-то. Сделать селфхарм просто потому, чтобы сделать его, а не потому что тебе легче или хуже станет.
Я не понимал вообще ничего, что мне говорили. Когда я уходил из кадетского корпуса, отец поддержал меня, но все равно есть что-то не то. Я не могу сказать, что именно это «что-то не то», но это делает мне больно.
С родителями разговариваешь – они вроде понимают, а вроде
и нет. Я не могу их винить в этом, я стараюсь верить, что это просто не в их компетентности. Хотя мама у меня много по психологии читает, но про психологию своего сына она ничего не знает. Опять же, я это не в плохом ключе говорю, я просто
с ней об этом не разговариваю. Пытался, но как-то не очень выходит. Например, у меня недавно была попытка родителям про свою проблему рассказать. У меня подруга была – они ее знали, видели, общались. И мы с ней поссорились и перестали общаться. И я им это рассказываю и начинается из той серии – «вот, никому ничего не надо, ты для них никто, они для тебя никто, вообще нельзя ни с кем общаться, нельзя никому открываться». И я сделал вывод, что им я тоже не хочу открываться.
Мне было одиноко, потому что я тогда чувствовал, что мне хотелось отношений. Мне было, соответственно, грустно. Плакал тогда много. Плакать приходилось в черновую, в подушечку ночью, чтобы отец не увидел. Я в целом понимаю, что отец ничего бы и не сделал, но все равно стыдно. И я как-то просто сделал пять царапин. Там болью и не пахло. Кожный покров немного поврежден был и все, как будто тебя какой-то неумелый кот, которому недавно подстригли когти, поцарапал.
Нельзя сказать, что я себе тогда помогал непосредственно болью переживать эмоции – ну какая там боль. Просто в глубине души хотелось получить помощь какую-то. Сделать селфхарм просто потому, чтобы сделать его, а не потому что тебе легче или хуже станет.
Потом у меня появилась девушка. Она жестко практиковала селф-харм.
И как будто захотелось ощущения идентичности какой-то почувствовать, быть ближе к ней. В том числе накладывалось то, что мне было плохо, и я своих эмоций не понимал. И я тогда попробовал.
Когда расстался с той девушкой, я нашел утешение в другой.
А у нее тогда был парень. Она говорила, что она в этих отношениях, потому что это надобность, как только она из них уйдет, она придет ко мне. Я верил. И тогда я...
Я просто пытался уснуть, у меня были плохие мысли, встаю резко, на импульсе хватаю циркуль и резко втыкаю его себе в руку. Кровь хлынула. Я ей в испуге пишу, что это за кровь: венозная или какая? Она пишет, что это капиллярная. А я тогда, как сказать, в экстазе был. Когда мне плохо, мне нравится, как выглядит кровь. И я хочу еще. Она мне такая: «Не делай этого, не делай». Упрашивала меня. Мне хотелось внимания с ее стороны. И на следующий день я повторил процедуру. Пытаюсь это сделать, но не получается. Я психанул и раздербанил руку циркулем просто. Я согласен, что это пахнет манипулированием. Но это уже какая-то психологическая фигня, когда ты доказываешь человеку кровью свою верность.
Хочется просто внимания. Любого.
Я считаю, для меня это не такая серьезная проблема
в плане повреждений.
Селф-харм просто идет со мной, так же, как и остальные диагнозы, которые у меня есть. Просто сопутствующее.
Ну по факту, я вот не понимаю, зачем я это делаю,
но цель же есть какая-то.
И вот проблема, что я разобраться в этом не могу.
в плане повреждений.
Селф-харм просто идет со мной, так же, как и остальные диагнозы, которые у меня есть. Просто сопутствующее.
Ну по факту, я вот не понимаю, зачем я это делаю,
но цель же есть какая-то.
И вот проблема, что я разобраться в этом не могу.
Манипулирование самоповреждением и суицидом — сложная тема. Это тяжело, страшно.
Всегда думаешь, а вдруг это не манипуляция, а он сейчас действительно сделает это. Здесь никогда не знаешь наверняка, но в первую очередь нужно обращаться к себе самому, чтобы себя поддержать. Если вы видите, что человек хочет от вас чего-то добиться вот таким способом, манипулирует, угрожает, то важно себе напомнить, что вы ответственности за чужую жизнь не несете.
Вы не можете контролировать поведение и поступки другого человека – это его выбор. Даже если он действительно что-то с собой сделает, вы в этом никак не виноваты, если вы прямо не склоняете его к этому.
Можно сказать человеку: «Слушай, мне кажется, ты сейчас мной манипулируешь». Как вообще с манипуляциями работать – прямо обращать внимание на них. Поинтересоваться, не нужна ли этому человеку поддержка, раз он вот так об этом думает, предложить помочь через специалистов. Потому что это все равно тревожный звоночек. Манипулировать же тоже разными способами можно, но почему человек выбирает именно тему смерти? Тут тоже можно галочку поставить, задуматься.
— психолог Анна Успенская
Всегда думаешь, а вдруг это не манипуляция, а он сейчас действительно сделает это. Здесь никогда не знаешь наверняка, но в первую очередь нужно обращаться к себе самому, чтобы себя поддержать. Если вы видите, что человек хочет от вас чего-то добиться вот таким способом, манипулирует, угрожает, то важно себе напомнить, что вы ответственности за чужую жизнь не несете.
Вы не можете контролировать поведение и поступки другого человека – это его выбор. Даже если он действительно что-то с собой сделает, вы в этом никак не виноваты, если вы прямо не склоняете его к этому.
Можно сказать человеку: «Слушай, мне кажется, ты сейчас мной манипулируешь». Как вообще с манипуляциями работать – прямо обращать внимание на них. Поинтересоваться, не нужна ли этому человеку поддержка, раз он вот так об этом думает, предложить помочь через специалистов. Потому что это все равно тревожный звоночек. Манипулировать же тоже разными способами можно, но почему человек выбирает именно тему смерти? Тут тоже можно галочку поставить, задуматься.
— психолог Анна Успенская
Сейчас я понимаю, что это плохо. Но тогда, если оправдывать себя пытаться, я пытался выиграть себе место под солнцем. Мне нравилась эта девушка, и я пытался как-то обратить ее внимание на себя, хоть какую-то эмоцию получить. Мне нравится человек, и я хочу ему показать как-то, что он мне нравится. Потому что мы не могли поговорить нормально, и тут я делаю этот жест, чтобы как-то доказать человеку. Безусловно, это неправильно.
Если вы столкнулись с подобной проблемой, то я посоветовал бы вам сходить в молодежный центр хотя бы потому, что там есть такие же подростки, как и вы, которые переживают то же, что и вы. Это может помочь вам понять, что вы не одни. Вы можете найти друзей и единомышленников, с которыми вы сможете пережить какую-то часть невзгод.
Если вы столкнулись с подобной проблемой, то я посоветовал бы вам сходить в молодежный центр хотя бы потому, что там есть такие же подростки, как и вы, которые переживают то же, что и вы. Это может помочь вам понять, что вы не одни. Вы можете найти друзей и единомышленников, с которыми вы сможете пережить какую-то часть невзгод.
В целом помощь должна быть медицинской, но еще должна быть помощь социальная – в плане пообщаться. Эту помощь центр [Тут поймут] удовлетворяет полностью. С психологом Ромой – поведенческим психологом, не медицинским, – я чувствую себя комфортнее, я просто с ним общаюсь. Когда я написал ему, что я порезался, и может ли он мне организовать экстренный прием, ему было неприятно, что я сделал это с собой. Нельзя сказать, конечно, что у нас дружеские отношения, но они доверительные.
Я вообще для себя недавно открыл такую вещь. Если человек обращается за помощью к незнакомому человеку, ему нужно стараться помогать. Мы такие создания, что нам может быть плохо без особой причины. И человека в такой ситуации нужно просто выслушать, просто спросить. То есть показать, что тебе интересно, что тебе не пофиг на его проблему. Потому что, если человек к тебе обратился – это уже доверительный знак.
